Первый день
30-11-2014. После проповеди и посещения друзей мы спокойно возвращались домой. Я выглядел уставшим, как выразилась жена. Я улыбнулся: «Возраст сказывается. Проповедь и интенсивная беседа, около ста километров туда и ещё больше обратно сказываются на мне». Приехав домой, я сел за письменный стол и продолжил писать свою научную книгу. Вдруг звонок: «Сегодня летим». «Как сегодня? Ведь уже к вечеру время идёт!» «Вот именно. Мы будем всю ночь в пути. Я заеду за тобой». Вскоре я сидел в лимузине, не зная, куда меня везут. На мой вопрос о том, есть ли вообще авиалайнер в воскресенье, мой друг Г. ответил: «Мы летим частным рейсом на «Cessna-560 XL». Мы будем останавливаться в Варшаве, Киеве и Харькове. Оттуда нас повезут в Донецк. Постарайся в дороге поспать и расслабиться». «Почему не в Мариуполь?» «Там небезопасно для посадки самолёта», – ответил Г.. Я закрыл глаза, но сна не было. Вскоре мы были в аэропорту. «Cessna-560» был готов к отлёту.
Мы заняли наши места. Вместе с нами было ещё восемь человек. Я привык к ситуациям, при которых лишних вопросов не задают. Так как пересадок не было, я всю дорогу до Харькова спал. Я не заметил посадок в Варшаве и в Киеве. В Киеве пришлось выйти. Мой друг долго, как мне показалось, беседовал с киевскими чиновниками. Затем – обратно в самолёт. Мы прилетели в Харьков рано утром 1.12.2014. В Харькове мы расстались с другими пассажирами. В аэропорту мы позавтракали и пошли к стоянке машин.
Нас уже ожидали Симон и его жена Надя на микроавтобусе. Мы с ними поздоровались и сели в машину. Симон объяснил: «Нам как минимум триста километров ехать, если не больше. Не беспокойтесь, всё будет хорошо». Он посмотрел на меня и улыбнулся: «Ты дорогу наверняка ещё не забыл?» Я усмехнулся и ничего не сказал. Мой друг Г., Симон, Надя и я – нас было четверо в машине.
Надя спросила: «Как ваши дети?» Я ожидал этого вопроса и ответил, слегка смутившись: «Они в институте Розенберг в Санкт-Галлен, в восточной части Швейцарии». Надя в изумлении воскликнула: «Проживание и учёба там стоят 70000 евро! Кто всё это оплачивает?» Мой друг успокоил: «Не беспокойтесь, Надя. Один из швейцарских христиан – миллиардер. Он спонсирует учёбу детей». Она сидела с разинутым от удивления ртом и ничего не могла из себя выдавить. Симон спросил: «Как это произошло?» Г. прореагировал: «Можно поменять тему? Вам надо переехать в Винницу, чтобы иметь возможность два раза в году видеть своих детей». Родители молчали.
Откровенно говоря, нам с женой было трудно в квартире площадью девяносто квадратных метров присматривать, да и вообще заботиться о детях. Я обратился к другу за советом. Он по-своему решил эту проблему. Дети сначала не хотели расставаться с нами. Но когда мы привезли их в замок Розенберг и они увидели всю красоту природы, очень приветливых воспитателей и детей, они успокоились. Мы с другом пробыли там с детьми неделю, пока дети привыкали к распорядку дня и знакомились с другими сверстникам из семей русской, китайской, африканской, корейской элиты. Видя, что дети акклиматизируются, мы вернулись в Германию.
Микроавтобус был полон продуктов питания. Я оглянулся. Вокруг нас – ящики с консервами и мешки с сахаром. Симон заметил это и объяснил: «Меня обеспечили продовольствием для тех, кто нас будет проверять. Вы просто сидите на заднем сиденье и старайтесь дремать. Если в пути будут спрашивать, кто вы и для чего вы едите в Донецк, то я за вас буду давать объяснения. Г. сказал: «Мне в Германии было сказано, что все документы в порядке и находятся у вас». Симон ухмыльнулся: «Документы никому не нужны. Вы их получите от меня в Донецке».
Микроавтобус был старенький, но нам было уютно. По опыту я закрыл глаза и задремал. Украинские солдаты нас почти не останавливали. Мы доехали до Славянска без особых приключений. Там я хотел встретиться с местными пасторами, но Симон прореагировал: «В следующий раз. Мы спешим».
Я уж очень хотел познакомиться с пастором Дудник. Я знал, что пастор церкви «Добрая весть» Сергей Демидович в своё время оставил Славянск. На Привокзальной площади мы пообедали и поехали дальше. Славянск мне показался мирным городом, но очень уж грустным, полуразрушенным и всё ещё тревожным. Нам рассказали, что возле блокпостов ещё довольно долго гнили заминированные мертвецы, пока их украинские солдаты не забрали. Сердце защемило. Мой друг сказал задумчиво: «А ведь полковник ФСБ Гиркин/Стрелков пришёл в эти местности с пятьюдесятью двумя спецназовцами Путина и столько горя народу принёс. Путин утверждает, что его русских воинов здесь нет. А Стрелков был что ли из американского ЦРУ? Русский президент при помощи спецназовцев присоединил Крым к России и то же самое хотел сделать с Донбассом. Он нас немцев считает придурками, если думает, что мы не поняли его методов гибридной войны». Я промолчал. Мне не хотелось говорить о политике. Передо мной стояли вопросы гуманитарной помощи, и политические размышления для меня были более чем опасны.
Первый блокпост повстанцев нас остановил. Четверо повстанцев стали расспрашивать нашего шофёра. Он вышел и удалился с ними. Через минут тридцать он появился, открыл заднюю дверь и передал им ящик с консервами. Я открыл дверь справа и спросил: «Ребята, мне можно в туалет?» «Какой тебе туалет здесь, папаша? Иди за кустарник и там можешь отправить свою естественную надобность». Я последовал его совету. Когда я вернулся, то увидел, что Симон спокойно сидит за рулём, ожидая меня. Мы поехали дальше. Я услышал, как он объяснял жене: «Я дозвонился до Захарченко, и он дал добро. Он меня хорошо знает. Мы в университете познакомились. Всё будет хорошо».
Мой друг спросил: «Почему Стрелков оставил Донбасс?» Надя сказала: «Мы думаем из-за Боинга, который его боевики по ошибке «разбили». Г. засмеялся: «Слово “разбили”совершенно не подходит. Вы же украинка?» Надя улыбалась: «Да». «Ну, тогда Вам простительно». Он откинулся на сиденье и закрыл глаза. Последние сто километров мы проехали без приключений, хотя нередко останавливали машину и проверяли документы. Всюду, где была вынужденная остановка, Симон раздавал ящики с консервами. Когда мы приехали, Надя повела нас в дом, показала две кровати и сказала: «Здесь вы будете спать». Она вышла готовить ужин. Мы упали на кровать и проспали до утра.
Второй день
2-12-2014. У нас очень сжатый график. Встреча с представителями городской власти была назначена на 4 декабря. Меня ожидали встречи с рядом служителей церквей ЕХБ в Макеевке. Симон познакомил меня с сибирским единоверцем, который служил в повстанческой армии по контракту. Он называл себя Владик. Мы решили не любопытствовать и не расспрашивать его. Я напрямую спросил его: «Сколько евро ты будешь с меня брать?» Он ответил: «Я Симону сказал, что за пять дней я беру тысячу евро. Зато вы можете рассчитывать, что с вами ничего не случится». Я улыбнулся и ответил: «О моём друге Г. тебе не надо беспокоиться. Здесь он будет только ночевать, а днём находиться в университете или Бог знает где. Он окончил немецкий университет вместе с одним из профессоров из Донецкого университета. Они договорились, что Г. будет днями находиться у него». Влад перебил: «Ниже тысячи евро я брать с вас не буду». Я посмотрел на друга, тот улыбнулся и сказал: «Двести евро будете ежедневно получать от меня лично, но только вечерами после всех поездок». Владик согласился.
У него была маленькая машина японского производства, на которой он возил «мелкого чиновника ДНР». Мы поехали в сторону улицы Киевской, 13, посёлка Ханженково, города Макеевки. По дороге Владик сказал: «Машину я забрал у донецкого единоверца. Ему она не нужна».
Меня он как-то не интересовал. Я думал об истории баптизма в России.
Когда мы приехали, я попросил остановить машину. «Владик, жди меня здесь. На улице мороз. Не надо мотор глушить, пусть работает, тебе теплее будет». Я зашёл в здание. Там меня уже ожидали четверо друзей, как мы условились по телефону. Один из них сказал: «Мы пройдём через боковую дверь, и я проведу вас на другую противоположную улицу». Через минут десять мы сидели в его доме. (Решено было, что имена их нигде упоминаться не будут.) Мы, вероятно, часа два беседовали, затем вернулись обратно. Я вышел к машине. Владик спросил: «Почему так долго?» Я посмотрел на него и ответил: «Мы же договорились, что ты вопросы задавать не будешь. Ты получаешь от моего друга деньги и молчишь». Он угрюмо кивнул головой.
Мы поехали в церковь ЕХБ «Благодать» на улицу Малиновского, 38. Там я сказал шофёру: «Владик, мы здесь покушаем, отдохнём и затем поедем дальше».
Несколько христианок нас ожидали около молитвенного дома и увели в частный дом. Нас хорошо покормили. Владик остался в доме, я ушёл побеседовать с друзьями.
Мы говорили о гуманитарной помощи. Меня интересовали многие другие вопросы, о которых лучше здесь не говорить. К тому, что русские баптисты воюют как контрактники на востоке Украины, местные баптисты уже привыкли. В их среде не было единства относительно поддержки Майдана.
Друзья говорили о парадоксальном отношении российского баптизма к украинскому. Один из служителей сказал: «Да, мы поддерживали Майдан и мирную революцию. Мы всегда были на стороне народа и против коррупции в стране. Христос ведь также осуждал фарисеев из-за подобных пороков. Немецкие баптисты ведь тоже поддерживали мирную революцию в ГДР и гордились нею, что там, благодаря умной политике Горбачёва, не было жертв. Русский баптизм поддерживал кровавую октябрьскую революцию и в своих посланиях благодарил Ленина за свободу религии. Сейчас же русский баптизм не за народ выступает, а поддерживает власть Путина, которая без кровопролития не может. Служители даже не призывают своих членов не участвовать в кровавой бойне на Донбассе. Россией руководит полковник КГБ, у которого никакого уважения к жизни и здоровью своих сограждан нет. Он убийца, и мы не хотим под его игом жить».
Я остановил ламентацию христианина: «Стоп, брат. Я не историк. Я не приехал к вам, чтобы говорить о политике. Я – не аполитичный человек, но моя миссия – другая. Я понимаю ваши эмоции, но вам лучше воздерживаться от них. У вас тут война. Обязанность же христианина заключается в проповеди Евангелия при любом правительстве. Вы в ходе нашей беседы спрашивали меня о геях на западе. Я вам говорил, что мы, христиане, относимся к этому вопросу весьма спокойно. При апостоле Павле гомосексуализм считался роскошью. Им занимались все, от бедных до богатых, от простых людей до императоров. Какая гарантия, что в российском правительстве нет тайных геев? Я сексолог, и, глядя на Путина, спрашиваю себя: «Не выглядит ли он как бисексуал?» О, я ни в коем случае не хочу оскорблять такого выдающегося человека. Ведь я могу ошибиться. Ибо Бог говорит в 1Царств 16:7: «Человек смотрит на лицо, а Господь смотрит на сердце». Бросается мне в глаза при анализе его жизни, что он явно страдает от комплекса неполноценности, как в своё время наш протестантский реформатор Мартин Лютер, французский Наполеон Бонапарт, советский Сталин и австрийский Гитлер. Впрочем, братья, не забывайте о том, что в каждом человеке заложена полиморфная сексуальность, которая человеческое тело может превратить в инструмент не столько труда, сколько удовольствия. Преференция играет в жизни каждого из нас огромную роль. Ведь наука, исследовав головной мозг, не в состоянии была обнаружить гомосексуальный ген. Мы обязаны воспитывать детей так, чтобы они направляли свою сексуальность в соответствии с биологическим развитием, прививать им гетеросексуальность, то есть, чтобы они своё половое влечение направляли к лицам противоположного пола. Быть гомосексуалистом, то есть иметь предрасположенность к гомосексуализму, – ещё не грех, и для членов правительства – грех практиковать гомосексуализм. Мы не позволяем гомосексуальные браки в наших церквах. Но что в мире без Бога творится – это ужасно. У вас тайно, у нас явно. Чему отдавать предпочтение? В послании Павла к Ефесянам 2:1-8 сказано: «И вас, мертвых по преступлениям и грехам вашим, в которых вы некогда жили, по обычаю мира сего, по воле князя, господствующего в воздухе, духа, действующего ныне в сынах противления, между которыми и мы все жили некогда по нашим плотским похотям, исполняя желания плоти и помыслов, и были по природе чадами гнева, как и прочие, Бог, богатый милостью, по Своей великой любви, которою возлюбил нас, и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом, – благодатью вы спасены, – и воскресил с Ним, и посадил на небесах во Христе Иисусе, дабы явить в грядущих веках преизобильное богатство благодати Своей в благости к нам во Христе Иисусе. Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился.» Мы были руководимы князем этого мира, «господствующим в воздухе». Нас же Бог спас и призвал к следованию по стопам Иисуса Христа. Мы, служители, призваны бодрствовать и не допускать влияния «духа, действующего ныне в сынах противления», на наши церкви. Понимаете?»
Они кивнули в знак согласия.
Кто-то спросил: «Откуда у вас такие библейские знания?» Я ответил: «Я зубрил Библию наизусть в советских исправительных трудовых колониях до тех пор, пока Библию не нашли надзиратели. Её конфисковали, и меня из-за неё на шесть месяцев приговорили к содержанию в помещении камерного типа. Богословие, философию и психологию я изучал в Канаде, США, Бельгии и в Швейцарии в течение десяти лет. В эти годы я тоже учил библейские тексты наизусть».
Затем мы продолжили разговор о всесторонней гуманитарной помощи всем жителям Луганских и Донецких регионов. Я все беседы записывал, чтобы дать чёткий письменный отчёт немецким парламентариям.
Мне было до боли жаль друзей по вере. Донбасские церкви, по сути, не монолитные христианские семьи. Одни поддерживают Путина, другие Турчинова или же новое правительство. Я люблю их всех, а также и противоречивых русских баптистов. И те и другие – мои братья и сёстры. Я не могу отречься ни от тех, ни от других. Никто из присутствующих не знал мою полную страданий биографию в СССР. Им было не до этого, что было моим большим преимуществом.
После церкви ЕХБ «Преображения» на улице Давиденко, 60, и церкви на улице Плеханова, 1-6, я сказал моему «телохранителю»: «Пора ехать к Симону». Там Г. дал ему двести евро. Владик уехал.
Мой друг Г. вдруг сказал: «Друзья, нам на ночь надо выехать в другую квартиру». Надя с удивлением спросила: «Почему?» Он ответил: «Владик будет хвастаться своим заработком. Ночью здесь появятся мародёры из ополчения и постараются нас ограбить».
Мы оставили дом и поехали ночевать к родителям Нади. Там переночевали. Вернувшись утром, мы поняли, что в доме проводили обыск. Я удивился и воскликнул: «О, это был настоящий шмон!» Надя переспросила: «Что обозначает “шмон”?» Я улыбнулся и ответил: «На жаргоне заключенных “шмон” означает тщательный обыск. По сути, ты должна знать этот термин. В одесских тюрьмах, как затем и во всех остальных тюремных учреждениях царской России, досмотр заключенных проводился в восемь часов вечера. У нас также в это время проводили обыски в бараках. Отсюда и повелось говорить: “шмон”, “шмонать”, “прошмонали”, “обшмонали” и т.д. Пример употребления таков: “Когда шмонать начнут?”»
Двери дома были выломлены, вещи все на полу, полная неразбериха. Мой друг взялся с Надей приводить всё в порядок. Симон выглядел растерянным. Он сел на табуретку и не шевелился. Он был в шоке. Таким я его видел, когда он с двумя ранениями в грудь лежал в университетской больнице города Кёльна.
Я вышел из дома. К моему удивлению, Владик был вовремя и спокойно ожидал меня. Я ему ни словом не обмолвился о случившемся и молча сел в машину.
Третий день
3-12-2014. Я сказал Владику: «Мы посетим донецких христиан: баптистов и харизматов». «А харизматов-то зачем? Они же лжеучителя». «Владик, а ты кто?» Он вдруг изменил тему и сказал: «Я Вас за двести евро в день возить больше не буду. Мой командир хочет половину от суммы. Я требую пятьсот евро за день». Я усмехнулся. Из опыта я знал, что подобное случится. Его босс тоже хотел какой-то наживы. Я ответил: «Мой друг Г. ещё не ушёл. Я ему сообщу о твоих требованиях. Я не казначей, и с собой у меня вообще денег нет».
Г., услышав о том, что Владик мне сказал, усмехнулся: «Я предполагал, что это произойдёт. Но где он будет менять деньги, банки-то все закрыты?» Я объяснил: «У них имеется альтернатива – Ростов-на-Дону, к примеру». Вернувшись к шофёру, я сказал: «Всё в ажуре, поехали. Кстати, Владик, ты должен знать, что я все разговоры записываю». Он, к моему удивлению, просто кивнул головой и не стал протестовать.
В пути я полюбопытствовал: «Что для тебя, Владик, означает русский мир?». Он подумал и ответил: «Наш патриарх хорошо об этом сказал. Я зазубрил его определение: «Русский мир — это и духовное, и культурное, и ценностное измерение человеческой личности. Русские, даже которые именуют себя русскими, могут к этому миру и не принадлежать, потому что говорить на русском языке или понимать русский язык — это не единственное условие принадлежности к русскому миру. И мы знаем, что очень многие не связывают себя ни с русской традицией, ни с духовностью, ни с культурой, а живут иными взглядами, убеждениями и теряют связь со своей собственной цивилизацией». Я улыбнулся: «Ты отлично зазубрил. Любишь патриарха?» «Все его любят». Он ехал дальше молча.
Мы добирались до улицы Казановой, 36 через Ленинский проспект. В церкви ЕХБ «Гефсимания» меня уже ожидали. Владик не должен был видеть людей. На улице было холодно, и я ему посоветовал ждать меня в здании. Наша беседа длилась около часа. Речь была о том же. Меня также интересовало, как проводится в церкви социальное служение. Я не хотел, чтобы пастора церквей были вовлечены в беседы со мной. Я боялся за их благополучие и жизнь. Я чувствовал себя, как в советском союзе. К тому же, я знал, что за нами следят. За Владика я также поручиться не мог, так как я его лично не знал. Я также не мог знать, пустят ли нас в Украину без тщательного обыска. Все съёмки я тут же отправлял в Германию, и на моём аппарате после отправки всё стиралось автоматически. После пересылки на нём не возможно было обнаружить ни текста, ни фотографий.
Когда я возвратился, Владик был вовлечён в беседу с одним христианином. Я понял, что тот ему доказывал, что оружие против своих же братьев во Христе поднимать нельзя. Владик говорил: «Вы хотели в гей-Европу? Мы этого не позволим. Мы будем отвоёвывать не только Донбасс, но дойдём и до Одессы и присоединим эти русскоговорящие области к России. Для этого я здесь, и за это я пожертвую свою жизнь. Слава России».
Я ухмыльнулся: «Хватит с вашими “хайль, Украина” и “хайль, Путин или Россия”». Знаете, что означает “хайль”? Удача, счастье, благополучие и благодать. Это было приветствие охотников и рыбаков. Слово “хайль” стало также и нацистским приветствием в гитлеровской Германии. По сути, безобидное слово, но, увы. От “слава России или Украине” до нацистского приветствия совсем недалеко. Поехали, Владик».
Мы возвращались на улицу Артёма, 160, в церковь «Дом Евангелия». Там мы пообедали. Всюду я имел своих друзей, с которыми был давно знаком. Их я посещал в августе. Теперь виделись вновь, но не со всеми. Многие выехали на запад и даже в США.
Общение с друзьями прошло очень хорошо. Один из членов пристально наблюдал за мной. Через некоторое время он подошёл и спросил: «Мы ведь знакомы?» «Конечно. Вы были у меня в церкви с группой солистов, и я организовал для вас в огромном городском зале концерт». Он вдруг заплакал. Я взял его за локоть и повёл в другую комнату: «Что с Вами тут натворили? Вы были шахтёром, жили неплохо, и вдруг эта безумная война. Кому это нужно?» Он сквозь слёзы ответил: «Путину. Он хотел нас в Евразию, и когда не получилось, он воспользовался нашей ситуацией, аннексировал Крым и теперь проводит войну на востоке Украины. Это второй Гитлер, хуже Сталина». Я остановил его монолог: «Знаете, я здесь для гуманитарной помощи. Лично Вам с семьёй советую переехать в Киев. Я Вам доверяю, и мы устроим всё так, чтобы Вы координировали помощь нуждающимся людям. Возьмите мою визитку». «Моего сына и дочь террористы убили, когда они были на пути домой. Я остался один с женой». Он плакал навзрыд. Я попросил его сесть и успокаивал, как только мог. Расстались мы под вечер и условились оставаться на связи.
Нам было недалеко до Симона. По пути я спросил шофёра: «Захарченко рассказывал западным журналистам, что на стороне сепаратистов воюют три с половиной тысячи русских. Путин объяснял, что русские солдаты и офицеры проводят отпуск на Донбассе». Владик чуть не рассмеялся и хмыкнул: «Отпуск? Как в Крыму?» Я не ожидал от него этих слов и спросил: «Сколько вас примерно сейчас отпускников из России?» Он задумался: «Трудно сказать, тысяч десять будет. Но это не российские военные части, а контрактники». «Кто вам платит по контракту?» «Россия, наверное. Откуда у Захарченко такие деньги? Конечно, Москва».
Около дома нас уже ожидал мой друг. Он без слов подал конверт с деньгами шофёру и сказал: «Завтра приезжать не надо. Мы будем дома». Владик уехал. Мы пошли в дом. Навстречу мне вышли Оксана и Алексей (Алекс) Никитины. Я в изумлении раскрыл рот: «Вы? Что вы тут делаете?» Оксана уже обнимала меня, целовала, Алекс стоял рядом и улыбался. Мы с ним тоже обнялись и сели на диван. «Когда вы приехали?» – спросил я. «Мы здесь уже две недели. У нас времени не было приехать сюда раньше. Ты же знаешь, что в Донецкой и Луганской областях на востоке продолжаются нападения ополченцев на украинских бойцов, несмотря на то, что объявлено перемирие. Связано это ещё и с тем, что здесь воюет много бандитских групп. Захарченко не имеет над ними никакого контроля. Я не думаю, что Путин пустит этих бандитов к себе в Россию. Ведь и там они будут заниматься мародёрством и убийством мирного населения. Что наш президент посеял, то Россия и пожнёт. Зелёные человечки из Крыма, которые должны были присоединить юго-восточные области Украины к России, стали жуликами и бандитами. Мы здесь, чтобы изучать этих людей. Оксана будет писать книгу о них, а мне надо сворачивать наше предприятие и переводить его в Винницу», – объяснил Алекс.
Мы беседовали допоздна, с трудом прощались, когда за ними пришли их друзья и увели к себе.
Наша жизнь проходила как во сне. Мой друг уже спал. Надя и Симон были в своей комнате. Я включил телевизор, увидел Киселёва Дмитрия Константиновича, поморщился и выключил его. Смотреть было нечего, и я тоже пошёл спать.
Четвёртый день
4-12-2014. Девять часов утра. Мы с Симоном посетили университет. До проспекта Гурова, 14 было недалеко, и мы пошли пешком. Мой друг исчез где-то в восемь утра. Он делал съёмки разрушенных домов, беседовал с населением на площадях, в магазинах, кафе и т.п. У него была «тайная камера». Он снимал всё, что казалось ему интересным и важным.
Кстати, университет из-за войны на востоке Украины перевели в Винницу, но 91% преподавательского состава и более 80% студентов остались в Донецке. Симон всё ещё не решался переезжать. Я решил с ним об этом не говорить. Он познакомил меня с ответственным администратором, и мы уединились для беседы. Речь шла, конечно, о гуманитарке.
После десяти вошёл Симон с друзьями и сказал: «Пойдёмте ко мне. Будем слушать речь Путина. После его речи мы у нас пообедаем». Вскоре мы были у Симона. Все расселись кто куда, я сел на пол на разостланный коврик. Включили телевизор.
Мы внимательно слушали выступление В.В. Путина. Мы обратили внимание на то, что президент, на наш взгляд, говорил очень быстро, как говорят специалисты, быстрее обычной своей манеры. Симон сказал: «У него, вероятно, очень много текста, который он желает донести своему народу».
Как мы и ожидали, большая часть его речи была посвящена экономическим проблемам – Путин обещал амнистию капиталов, если их возвратят в Россию. Мы, правда, не поняли, что он имел в виду, говоря о введении моратория на изменения налоговой нагрузки для бизнеса. Никто из присутствующих не имел никакого опыта в бизнесе.
Он обвинил «американских друзей», как он их назвал, в том, что они, якобы напрямую или из-за кулис всегда влияют на отношения России с соседями. «Иногда даже не знаешь, с кем лучше разговаривать: с правительствами некоторых государств или напрямую с их американскими покровителями и спонсорами». Надя, жена Симона, вдруг сказала: «Он никак не может без чувств обиженного подростка обойтись». Все улыбнулись.
Дальше шла ламентация о соглашении об ассоциации Украины с ЕС. Путин повторил то, что члены ЕС не раз называли своей ошибкой, – что не было никакого диалога об этом вопросе с Россией. Путин дословно: «Нам было сказано, что это, мол, не ваше дело. Если говорить по-простому, по-народному, просто послали подальше».
Аннексия Крыма важна для Путина потому, «что отсюда начинаются духовные истоки “разнородной, но монолитной русской нации”. Здесь, в Херсонесе, князь Владимир принял христианство». Он сравнивал “Крым для русских” с “Храмовой горой в Иерусалиме для иудеев и мусульман”.
Надя прореагировала: «Ну и ну. Почему он не объясняет, по какой причине князь Владимир принял православие? Это же была политическая сделка. Князь Владимир потребовал в жёны сестру византийских императоров Василия II и Константина VIII – Анну. До этого он насильно взял в жёны княгиню Рогнеду, которую до этого изнасиловал. Когда он пожелал Анну, её братья потребовали от него обращения в христианство, что он и сделал. По сути, как сын наложницы, он вёл себя как последний бабник. Христианство для него было средством для достижения его сексуальных потребностей. РПЦ имеет свои корни не столько во Христе, сколько в либидо (сексуальной энергии) единственного человека. Если уж Россия претендует на этот патент, то он принадлежал и принадлежит, прежде всего, Киеву. Тот, кто пишет речи президента, или невежда, или же умышленно умалчивает исторические события».
Я усмехнулся при применении Надей слова «патент», который удостоверяет право на авторство. Надя – медичка и обладательница ряда патентов. Однако я предупредил её: «Будь осторожной, Надя. Фанатики РПЦ тебя за такие слова убьют». Она отмолчалась, но затем задумчиво сказала: «Я ведь не религиозная. Я рационалистка. Мне всё простительно».
Мы слушали дальше президента, который возвращался к тому, о чём он и его ближайшие соратники говорили множество раз. Речь шла о том, что произошло с легитимно избранным украинским народом президентом Януковичем. Его свергли в результате «вооруженного переворота с кровавыми трагедиями в ряде украинских городов».
Я спросил: «Не началось ли всё на Майдане по инициативе студентов? Мне всегда говорили, что на Майдане проходят мирные демонстрации».
Симон объяснил: «Так оно и было. Студенты протестовали против коррупции. Затем к ним присоединилась оппозиция. В результате этого российская ФСБ начала стрелять в протестующих, чтобы шантажировать людей. Если бы им это удалось, то Янукович смог бы пустить против демонстрантов украинскую армию. Однако участники мирной демонстрации не поддались на провокации».
«Это доказано, что спецназовцы ФСБ стреляли в демонстрантов?» – спросил я. Он пожал плечами.
В выступлении Путина нам запомнились его слова: «Каждый народ имеет неотъемлемое и суверенное право на собственный путь развития, на выбор союзников, формы политической организации общества, построения экономики и обеспечения своей безопасности. Россия всегда относится к этому и будет относиться с уважением. Это в полной мере касается и Украины, братского украинского народа».
Мой друг прореагировал: «Так держать политический путь, товарищ Путин!»
Откуда он появился, ведь рано утром исчез?
Нам, кончено же, понравились следующие его слова: «Мы будем отстаивать многообразие мира, будем доносить до людей правду, никогда не пойдем по пути самоизоляции, ксенофобии, подозрительности и поиска врагов — это признаки слабости, а мы сильны и уверены в себе».
Симон прореагировал: «Интересно Путин от русского ультранационализма переходит чуть ли не к интернационализму. Как совместить не совмещающиеся противоположные полюса?» Я усмехнулся: «Важно, чтобы русский был горд быть русским, а нам немцам надо стыдиться быть немцами. Я проголодался, хочу кушать».
После этой речи мы стали обедать. Я очень люблю украинский борщ.
Мы провели час, беседуя о речи Путина. Я спросил: «Извините, вы можете мне объяснить, что он имел в виду, говоря, что запад поддерживал сепаратизм в России? Я не помню такого случая, хотя я с 1992 года преподавал в Москве?»
Один из гостей ответил задумчиво: «Вероятно, он имел в виду Чечню. В то время погибло согласно “международной амнистии” до 25 тысяч мирных жителей. Однако в книге С.В. Рязанцева “Демографический и миграционный портрет Северного Кавказа” (2003) речь идёт о том, что в этой войне погибло не более пяти или шести тысяч мирных жителей. Запад, насколько я помню, протестовал против убийств мирного населения».
Симон сделал для себя вывод: «Я удивился, когда Путин сравнил сегодняшнюю политику Запада в отношении России с гитлеровской агрессией против СССР в 1941 году. Такие параллели показывают, что российская риторика почти полностью сошла с тормозов и исчерпала себя… Он, тем самым, объявил западу холодную войну. Он стоит спиной к стене, отступать ему некуда, и он это знает. Кровавая бойня на Донбассе будет по воле Путина продолжаться, не говоря уже о Чечне».
«Сколько русских погибло на востоке Украины?» – спросил мой друг. Надя ответила: «За время активных боевых столкновений на Донбассе (а это фактически три месяца) российские войска только по подтвержденным данным потеряли убитыми до 5 тысяч военнослужащих, плюс около 2,5 тысяч пропавших без вести (считай, тоже убитых) и плюс неустановленное количество умерших от ран в госпиталях. Восемь тысяч за три месяца. Военная машина Путина увязла в героизме, профессионализме и мужестве украинских солдат и бойцов добровольческих соединений, в самопожертвовании волонтёров и простых украинцев. В афганской войне за десять лет погибло 13835 советских солдат. Вот и представьте себе, что здесь происходит!» Такое сравнение Нади было для неё опасным. Мой друг и я задумчиво переглянулись.
Я сказал задумчиво: «Жалко каждого человека, который становится жертвой безумной политики. Мне надо идти. Симон, ты готов проводить меня?» Он встал, кивнул головой и пошёл к выходу. «Стоп, Симон, – остановил я его. – Давайте помолимся Богу и пойдём». Мы помолились. Симон и я вышли на улицу.
16 часов. Прошли по проспекту Мира и свернули направо на улицу Артёма. Нам нужен был дом № 98. Там состоялась встреча с представителями самопровозглашённой ДНР. Мы прошли в просторный кабинет и углубились в беседу. Я не спрашивал их фамилий, так как электрика Захарченко я знал с Москвы. Он там был в 2012, и мы с ним общались в ресторане. Я никогда не думал, что он станет руководить сепаратистским движение в Украине. Он сидел и молчал. Мне было поручено договориться, чтобы западная помощь происходила под наблюдением Красного Креста.
Но вначале я спросил: «Что необходимо населению в первую очередь?» Один из представителей сказал: «Консервы с мясом, рыбой и т.п., мука, сахар и прочее».
Я наблюдал за поведением моих собеседников и про себя размышлял: «Каким образом они могли так быстро обогатиться. Откуда у Захарченко миллионы?»
Из задумчивости меня вывел вопрос: «Это правда, что русские немцы в большинстве на стороне России и нас?» «Этого я не знаю. Я не вращаюсь в среде этих людей. Они родились в России, старшее поколение в СССР, и им, конечно же, небезразлична судьба России. Никому она небезразлична. Кому нужна война на востоке Украины? Я не думаю, что христиане из русских немцев оправдывают её. Это не секрет, что многие из них находятся под влиянием российской пропаганды. Для меня лично российская пропаганда действительно обнаглела и доходит до абсурда, сообщая о распятии хунтой мальчика и т.д. Недавно по социальным сетям распространялся ролик о том, как украинские военные ногами били пленного ополченца. Здесь мы встречались с людьми, которых в ролике показывали, они оказались вашими людьми. Вы же умеете вести фантастическую пропаганду, которая выходит за границы геббельской. Вы можете гордиться российским президентом, который проповедует русский ультранационализм. Однако почему вы немецкую гуманитарную помощь не хотели пропускать в сопровождении Красного Креста – этого никто не понимает».
«Ваше правительство нас не признаёт. Мы её не признаём», – объявил один из собеседников.
Я задал вопрос: «Какая гарантия, что вы следующий груз с зимней одеждой и с продовольствием пропустите?»
«Гарантия есть, если нам позволят распределять помощь, – сказал один из представителей. – Между прочим, ваш друг случайно не немецкий шпион?»
Я задумчиво ответил: «Неужели вы думаете, что мы такие наивные и глупые, чтобы официально ездить с немецким агентом по Донбассу? Вы бы его давно арестовали. Не делаете ведь этого, или я не прав? Он – учёный-лингвист и интересуется ситуацией на востоке Украины. Вы его даже на Луганщину пускали, и ваши солдаты его охраняли. В прошлый раз вы держали меня в подвале, били, пинали ногами и издевались надо мной, однако, в конце концов, выпустили. Если бы один из нас был немецким шпионом, то ФСБ давно уведомило бы вас, или я не прав? У вас ведь есть русские немцы, воющие против украинской армии. Украина имела бы право протестовать и ненавидеть Германию из-за этого. Однако украинское правительство спокойно к этому относится».
Меня перебили: «Вы считаете, что Путин как Гитлер?»
Я усмехнулся: «Это ваши слова, но не мои. Если говорить, кто хунта и кто фашист, то нужно сначала смотреть на собственную пропаганду. Сегодня чеченские боевики опять устроили стрельбу в Грозном. Вы дали пример чеченским сепаратистам воевать за свою независимость. Представьте себе, что будут остальные русифицированные граждане России в будущем делать? Национальное достоинство растёт и в их среде».
Кто-то задал вопрос: «Вы нас сравниваете с чеченскими террористами?»
«Опять же, вы это сказали, но не я. Моя жена родилась в Украине. Если хотите, Украина – её родина. Нам небезразлична Россия, но и Украина. В Германии большие немецкие функционеры требуют от немецкого правительства уладить отношения с Путиным. Но представьте себе, у Путина после аннексии Крыма развился аппетит на большее. Ему снится влияние на все сферы политической жизни бывших советских республик. Русский национализм для него всего лишь инструмент сплотить за собой российское население для своих политических целей. Вы нас ругаете, что ЕС идёт на поводу американского президента. Однако обратите внимание, что Польша и прибалтийские страны боятся России. Кто их будет защищать от путинского аппетита? ЕС? Если бы Путин хотел, он через ночь стоял бы у ворот британской столицы. Для многих западных политиков Путин – агрессор. Его гибридная война с зелёными человечишками может закончиться для России плачевно. Нельзя забывать, что Китай имеет также большие интересы на сибирские просторы».
Они слушали подозрительно внимательно. Я думал, что они меня перебьют, посадят опять в подвал. По их манерам поведения они не выглядели ополченцами. Кто они? Зачем они прислушиваются к моим словам?
«Впрочем, – продолжил я, – сотни тысяч западных и американских христиан готовы вместе с вами безвозмездно восстанавливать полуразрушенный Донбасс».
Чему я удивился, так это тому, что после ухода Захарченко в 17 часов, мы вместе поужинали и просидели, ни много ни мало, до 22 часов вместе. Мы простились очень дружелюбно. Пожелали друг другу счастья и расстались. Повстанцы с автоматами в руках проводили нас к дому Симона.
Оставшись наедине с другом, я сказал: «Симону и Наде надо как можно скорее переехать в Винницу. Я не вижу будущего для них здесь». Он кивнул и пошёл спать. Я боялся за Надю. Она – доктор медицинских наук, чистокровная украинка, она не любит Путина, религиозные чувства ей чужды. При наших молитвах в их доме она показывала полное безразличие. Она не могла держать язык за зубами, чему мы были научены в СССР. Я боялся, что их четверо детей останутся без мамы. С этими заботами я, в конце концов, заснул.
Пятый день
5-12-2014. Рано утром мы встретились с Оксаной и Алексом Никитиными, которые ровно в восемь часов с нами завтракали. Мой друг сказал: «Симон и Надя, вам надо после завтрака паковать вещи и вместе с Оксаной и Алексом покинуть Донецк. Берите с собой вещи первой необходимости, остальное пусть останется под наблюдением родителей Нади. Ваши столяра привезли новую дверь, обитую железом, заменили старую на новую и встроили в неё надёжный замок. Я с ними рассчитался. Родителям отдайте два ключа от дома и два оставьте себе».
Надя сказала: «Так быстро! Как же вы отсюда без нас доберётесь в Харьков?»
Мой друг ответил: «О нас не беспокойтесь. Мы едим в Мариуполь».
«Когда?»
«Уже сегодня вечером».
Он посмотрел на меня: «Я созвонился с Владиком. Он будет здесь в 10 часов. Ты едешь на встречу с верующими разных конфессий, которые ожидают тебя в 11 часов. Ты будешь им отвечать на все их вопросы. Не надо к этому готовиться. Там будут пятидесятники, баптисты, адвентисты и священники украинской православной церкви. Вы вместе с ними пообедаете в 13:30. После 14 часов у тебя встреча с членами церквей ЕХБ от ВСЦ. Их тут осталось мало. Я им приготовил несколько тысяч гривен. Передай им от нашей немецкой братской церкви. Ровно в 16 часов я ожидаю тебя с шофёром здесь. До 16 часов я тоже буду в разъездах. Между прочим, я отправил фотографии людей, с которыми ты вчера беседовал, в Германию. Все они – члены ФСБ. Тебе бояться нечего. Они тебя ещё охранять будут, чтобы с тобой ничего не случилось. В противном случае мы опубликуем весь наш материал в прессе. Твой айфон в порядке?» Я кивнул головой.
Оксана и Алекс начали помогать паковать вещи хозяев. Родители Нади появились в 9:30. Мы вместе помолились, и ровно в 10 часов Владик подъехал к дому. Расставание с четой Никитиных было трудным. Мы вместе столько пережили в Англии и в Москве, что об этом можно было бы писать несколько книг. Они держали в руке книгу «Оксана» и попросили у меня автограф. Так мы расстались, не зная, встретимся ли вновь или нет. Оксана плакала навзрыд. Алекс обнял её, прижал к своей груди и гладил рукой по спине. Я никогда не любил прощаться. Улетая в командировку, я целовал свою жену и спешил к выходу.
Владик и я сели в машину и поехали не оглядываясь.
День был насыщенным и очень полезным для нас всех. Об этом будет ещё рассказано в немецких докладах и публикациях.
Мы вернулись в 16:15. Мой друг спросил: «Владик, горючего достаточно?» «Да». «Отлично. Я все вещи упаковал. Положи их в багажник, пожалуйста. Мы идём прощаться с родителями Нади».
У них были заплаканные глаза. Я обоих обнял и сказал: «Не беспокойтесь ни за детей, ни за внуков. Дети устроятся и за вами приедут. Путин сказал французскому президенту сегодня, что 9 декабря продолжатся переговоры по мирному урегулированию ситуации на востоке Украины. Всё будет хорошо. Мы увидимся в Германии».
Попрощавшись, мы поехали.
В пути мой друг спросил: «Владик, ты урегулировал всё с командирами повстанцев?»
«Да, но они требовали высокую сумму». Друг усмехнулся: «Знаю. Посмотрим, что нас ожидает. На украинской стороне нас уже ждут».
Поездка была неспокойной. Мы ещё раз удостоверились, что на востоке за деньги можно купить всё.
Не доезжая до города, мы впервые увидели установки «Град».
Мой друг прореагировал: «Глядя на эту военную технику, можно сделать выводы, что Россия хорошо позаботилась о сепаратистах. Но что российское правительство посеет, то оно и пожнёт. Владик, сколько тебе надо ещё денег, чтобы вернуться к родителям? Твои родители и ты ведь баптисты?»
Владик что-то промычал, глубоко вздохнул и устремил взгляд на дорогу. Подъезжая к последнему блокпосту, он вдруг резко затормозил и закричал: «Выпрыгивайте из машины и бегите к кустам!»
Всё произошло так быстро, что мы не успели даже испугаться. Мы были вообще-то ко всему готовы. Мы бежали к лесу так быстро, как только могли. Оглянувшись назад, мы увидели, что от нашей машины осталась одна лишь куча металлолома.
Владик прокричал, пересиливая шум интенсивного обстрела: «Следуйте за мной!»
И только тут я понял, почему мой друг брал меня на «прогулки» в Германии. Мы бегали ежедневно от десяти до шестнадцати километров.
Мы миновали блокпост с востока через лес. Бежать в лесу было невозможно. Темнота. Мы делали всё, что Владик нам говорил.
Мы очутились на каком-то дворе. Собака так громко лаяла, что я заткнул себе уши пальцами. Внезапно она замолкла.
Какой-то украинец повелел нам следовать за ним. Через несколько улиц нас ввели в дом. Нам сказали, что нам необходимо успокоиться. Дети нас разглядывали, как инопланетян.
Нам дали попить воды и попросили сесть. Женщина готовила что-то на ужин.
Я всё ещё был в шоке. Мой друг уединился с Владиком и вернулся через час. Владик исчез.
Я вопросительно посмотрел на друга. Он понял мой вопрошающий взгляд и сказал: «Успокойся, с Владиком всё в порядке. Будет у него и новая машина и новое будущее».
Я пошёл в ванную и стал холодной водой умывать лицо. Освежившись, я вернулся.
Мой друг в это время рассказывал хозяевам смешные истории, они от души смеялись. Всё было так, как будто бы ничего особенного не произошло.
Мой друг до Оксаны и Алекса не дозвонился.
Мы стали ужинать. Вечер прошёл спокойно. Я чувствовал, что мой друг Г. волновался за четверых, которые направлялись в Харьков.
Так и не дозвонившись до них, в двенадцать часов ночи мы отправились спать.
Шестой день
Я проснулся в шесть утра и посмотрел в сторону друга. Он разговаривал по телефону. Я понял, что он говорил с Алексеем Никитиным. Друг посмотрел на меня и сказал, обращаясь ко мне: «Они не без приключений доехали до Харькова. Микроавтобус ополчены “вежливо”забрали. Надю избили по какой-то причине, но она отделалась синяками». Друг положил свой айфон на тумбочку.
Я, вставая, сказал: «Надя никогда не могла держать язык за зубами. За своих воюет как тигрица. Боюсь, что она как медик пойдёт служить в армию». Мой друг кивнул головой: «Однако будем надеяться, что она из-за детей своих остепенится».
«Как они без машины добрались до Харькова?»
«Им очень помогла креативность Оксаны. Их, к удивлению, не обыскивали. Она подошла к одному из офицеров и поговорила с ним наедине. Он нашёл старенькую машину и за две тысячи долларов отдал им эту старушку. Она до окраины Харькова выдержала и навсегда заглохла. Они отдали её одному жителю. Может, он сможет воскресить её. Славяне в этом отношении мастера на все руки», – объяснил друг.
Мы умывались холодной водой, горячей не было. Друг даже пошёл под холодный душ.
За завтраком мы договорились о распорядке дня. Мой друг пойдёт на блокпосты, я в православные и другие церкви. Хозяева были очень гостеприимными. Друг долго с ними беседовал. Мы слышали взрывы и залпы выстрелов, но к этому наши хозяева, кажется, привыкли. Они жили на окраине города. Их большой огород украшали оголённые фруктовые деревья. Летом здесь можно было бы очень хорошо проводить отпуск.
Мы встретились с другом вечером. Я делился с ним впечатлениями от бесед с верующими, показывал съёмки, он делился своими наблюдениями и беседами с солдатами.
За ужином друг сказал: «Ночью мы выдвигаемся в сторону Киева». Паковать было нечего. С хозяевами мы долго молились и прощались. Я спросил хозяйку: «У Вас тоже антипатия к русским?» «Да что Вы, миленький, мы же братья и сёстры во Христе и братские народы. Как тут можно ненавидеть? У меня сестра в России. Она говорит, что русские баптисты такие же жертвы официальной пропаганды, как и неверующие. Они верят Путину, как немцы в тридцатых и сороковых годах верили своему фюреру».
Между прочим, хозяйка преподавала в школе историю. Мы всюду видели книги: на полках, в шкафу и даже на кухонном столе.
Друг пошёл с хозяином в другую комнату и о чём-то с ним беседовал. Затем мы простились. Мы вышли на улицу. Там нас ждала машина с шофёром. Мы сели в неё на заднее сиденье. Ехали до пяти утра. Куда мы ехали и где мы были, друг не говорил. После долгой поездки мы прибыли в какой-то аэропорт. Там молча пожали руку шофёру, простились и вошли в маленькое здание. Один мужчина в военной форме сказал: «Вас ждут в самолёте, который готов к отлёту». Вскоре мы сидели на передних сиденьях. Самолёт небольшой. Пассажиров мало. Утром, на восходе солнца, мы были в киевском аэропорту.
Седьмой день
Мне показалось, что нас уже ожидали. Ко мне подошла женщина и сказала на немецком языке: «Мы с Вами пойдём завтракать. Ваш друг Г. завтракает с немецкими дипломатами». Услышав немецкий язык, я понял, я – в безопасности. Нервы были всё время на пределе. Я был так рад ей, что сказал: «Я просто уже не надеялся живым вернуться домой». Она приветливо улыбнулась: «Но Вы ещё не дома. Мне нужно забрать у Вас телефон. Ваши записи Вы получите в Германии на диске. Парламентская группа ожидает от Вас все детали Ваших наблюдений где-то после Рождества».
Мы сидели, завтракали и беседовали. Она спрашивала, как можно помочь населению на востоке Украины. Я ей долго объяснял, о чём беседовал с верующими, и какие у них представления о гуманитарной помощи. «Я думаю, что нам надо мотивировать западных верующих, чтобы они помогали после окончания войны на востоке Украины строить новые дома на месте разрушенных и т.д.», – сказал я задумчиво.
Затем я сказал: «Знаете, я думал, что встречаюсь с командирами ополченцев, но мой друг подтвердил мои подозрения – они были спецназовцами ФСБ». Женщина улыбнулась: «Этого следовало бы ожидать. У Вас же есть опыт общения с ними в прошлом и в настоящем. Мы знаем, что с вами случилось при возвращении в области, контролируемые украинской армией. Наше правительство не обрывает дипломатических связей с Путиным. Наша Меркель знакома с восточной политикой, и её обмануть просто невозможно. Вы уверены, что Вы вели беседы исключительно с верующими?»
Я долго с разинутым ртом смотрел на неё, так что она улыбнулась: «Возьмите глоток капучино».
Я наконец-то пришёл в себя и сказал: «Я благодарен Богу, что живу в европейском сообществе. Каждый человек сам ответственен за своё самоопределение. Никому не надо находиться под пятой какого-то диктатора. Украина всегда была младшим братом России. Для России было непостижимо – как это младший брат может позволить себе взять своё самоопределение в свои руки? Нет, товарищ полковник КГБ и бывший коммунист такое терпеть не смог. Меня особенно поражает, что Путин сумел идеологически так свой народ настроить, что он слепо следует по его стопам. Этого даже Гитлер не сумел, у него всегда были оппоненты, которых он вешал или расстреливал».
Она спросила: «Как Ваши русские немцы?»
«Я думаю, что старшее поколение, пережившее диктатуру пролетариата Ленина и Сталина, относятся критически к российской пропаганде. Молодое поколение, не имея прошлого опыта за спиной, считает Путина чуть ли не святым: он ведь за традиционную мораль. У нас каждый сам решает, как ему проживать свою жизнь и как обходиться со своей полиморфной сексуальностью. Большинство молодёжи из России жаждут, чтобы им диктовали поведение. Я работаю консультантом и, имея дело с ними, часто вспоминаю слова апостола Павла: «Ибо многие, о которых я часто говорил вам, а теперь даже со слезами говорю, поступают как враги креста Христова» (Флп 3:18). Многие молодые люди понятия не имеют, как контролировать свою сексуальность».
Так мы проговорили до 11:30. Сзади подошёл мой друг и обнял меня за плечи: «Нам надо в Германию. Моя жена очень волнуется, твоя тоже».
Я встал и взял свою сумку, в которой были бельё и прочие вещи, купленные нами в Мариуполе. Женщина тоже встала: «Я работаю в консульстве. Будете в Киеве, будем рады вас видеть». Мы распрощались. Мой друг взял меня под руку и сказал: «Идём на посадку».
В семнадцать часов мы были в Кёльне.
.JPG)
